Еще две минуты чтения

Какой вальс заполонил Януш Мышинский, герой "Sława i prwały"? И какова была мелодия Вагнера в «Млыне над Утратой»? Но также: почему такие песни, как «Новая любовь» или «Voci di Roma», воспринимаются как музыкальные, хотя в них нет четкого музыкального тиснения? В этих вопросах больше нельзя будет ошибаться или говорить усердно - «Фортепиано из Славской» Гжегожа Пётровского - это надежный сборник знаний о наличии и значении музыки в романах и рассказах Ярослава Ивашкевича, а также свидетельство их музыкальности.
Гжегож Пиотровский,
«Фортепиано из Славска. музыка
в вымышленной прозе Ярослава Ивашкевича " .
Издательский дом Адама Маршалека, Торунь, 280 страниц,
в книжных магазинах с октября 2011 года Пиотровский примиряет во всестороннем отражении литературную и музыковедческую перспективу. Его цель - найти в «песне» прозы Ивашкевича наличие музыкальных тем и тем, а также интерпретацию (на разных уровнях) его музыкальной организации и структур и музыкальных приемов, использованных писателем. Поэтому Петр Пиотровский - по впечатляющему запросу - исследует музыку в литературе, а также музыкальную природу литературы Ивашкевича. Однако его анализ не исчерпан на этом уровне; он ставит предмет в контексте биографии писателя, ссылается на его эстетику, поэтику и видение мира. Проблема прозы - вот ключ к пониманию личности и специфики достижений Ивашкевича.
В первой главе автор освещает музыкальные аспекты биографии Ивашкевича. Он пишет, среди прочего о его музыкальном образовании, попытках сочинения и музыкальных карьерных планах, оставленных в пользу письма под влиянием Шимановского; это относится к атмосфере и музыкальной традиции, взятой из дома, и продолженной в Stawisko; подчеркивает отдельное влияние его жены - Анны Ивашкевич; напоминает, что в наследие писателя входят также музыкальные рецензии, биографии Баха и Шопена, либретто к «Королю Роджеру». Это показывает, как музыка заполнила все пространство официальной и личной жизни Ивашкевича - и, таким образом, это был один из самых важных и в то же время самых естественных контекстов его творчества.
Правильные соображения о музыкальности Пиотровский начинает с разделения двух групп музыкальных мотивов: инструментов, а также композиторов и репертуара. Он описывает и типологизирует фигуры инструментов (особенно привилегированное пианино Ивашкевича, а также человеческий голос, к которому писатель был особенно чувствителен), показывая, что они являются не только элементом литературного «сценографического дизайна», но скорее определяют конкретный культурный контекст или эмоциональное пространство или сакральный для героев. В свою очередь, отзыв конкретных композиторов и репертуаров, представленных в произведениях Ивашкевича, направлен на то, чтобы показать их тесную связь с музыкальными предпочтениями писателя (в основном это касается немецких и французских художников XIX и начала XX веков).

Этот сборник музыкальных мотивов не только о монотонном перечислении. Пиотровский даже показывает, как описание звука инструмента может стать литературным эквивалентом акустического явления или способа, казалось бы, зависимой речи (когда восприятие и восприятие звуков является раскрытием настроения литературных персонажей). В свою очередь, он описывает описания музыки как форму ее конкретного перевода на язык литературы, отмечая, что описания Ивашкевичем исполнения музыкального произведения появляются, а не - как обычно в литературе - его восприятие, слушание или работа в себе. Наконец, контексты, на которые ссылается Пиотровский (например, традиция создания домашней музыки) и отклонения от темы (например, спиритические или гомосексуальные тексты), дополняют и составляют более увлекательную историю о механизмах творческого процесса Ивашкевича.
В финале книги - начиная с традиционно понимаемой музыкальности литературных текстов - Пиотровский исследует музыкальность прозы Ивашкевича. В блестящих анализах, среди других «Мертвая пасека» или «Мефисто-Валька» реконструирует искусство сочинения Ивашкевича. Он следует структурам и техникам письма, которые являются проводником музыкальности; смотрит на язык (например, характерные музыкальные сравнения и метафоры, основанные на звуковых и иконических аналогиях); рассматривает музыкальные формы и литературные темы (как эквиваленты музыкальных форм и тем); исследует связь между музыкальной постановкой текстов и музыкой их организации (проявляется демонстративно, как в «Мертвой страсти», но также предлагается только через девиз, введение или название, как в «Музыкальных историях»).
Все эти анализы приводят к заключению, что музыкальность прозы Ивашкевича является потенциальной, она остается областью интерпретации и зависит от восприятия. Это не очевидно - именно читатель может расшифровать структурный смысл произведений Ивашкевича как музыки. Для Пётровского, однако, музыка в прозе Ивашкевича и музыкальность этой прозы - это не просто факт языкового и литературного значения - это знак музыкального видения мира и его музыкального восприятия, символ континуума жизни и искусства.
Присутствие музыки в мире Ивашкевича незаметно и непрерывно, ее выражение и восприятие относятся к самым элементарным способам общения с другими. Пиотровский также пишет, что природа звучит как музыка для писателя, а музыка напоминает звук природы. Наконец: музыка выпускает прозрения. В конце концов, «звуки ничего не выражают, и поэтому они имеют самое глубокое содержание, они являются отражением абсолюта».
Конец размышлений приносит горькое размышление: на вопрос о значении музыки (о значении искусства в целом - и для создателя, и получателя) в работах Ивашкевича нет ответа. Диалектика искусства и жизни остается неразрешенной. Выбранное в качестве руководства к музыке в прозе Ивашкевича, пианино из Славска - одного из героев «Бжезины» - оказывается парадоксом. С одной стороны, благодаря пианино, символизирующему тоску по реальной жизни, история смерти становится триумфом витализма; с другой стороны, однако, мы смотрим на то, как пианино деградировало до роли мусора и пережитков прошлого. Несмотря на осознание растущего выкорчевывания, чуждости и тонкости окружающей культуры, несмотря на ощущение существования в «мертвом городе», в книге Пиотровского «Старый Писарз» он все еще слушает звуки давней музыки.