Олег Худяков: "Вся конкурсная программа давным-давно играна мной"
Опубликовано: 28.08.2018
Олег Худяков
Пианист Олег Худяков о своем участии в Международном конкурсе пианистов памяти Веры Лотар-Шевченко.
Олег Худяков – о подготовке к конкурсу
Ещё за год я узнал об этом фортепианном состязании. Сразу для себя определил приблизительную программу, особенно, что сыграю из крупной формы, но всё равно оттягивал это дело. Сейчас у меня вынужденная ситуация, что нужно много работать и отдавать долги.
Спефицику сольного исполнительства пришлось отмести на год. Я занимался концертмейстерством на четырёх работах. Плюс были, конечно, частные ученики, я давал разные уроки. А время всё подходило и поджимало. Казалось, что два месяца — ладно, месяц — тоже терпит, ничего.
В первых числах июня Ромка Косяков подошёл ко мне и спросил:
“Олег, ты как вообще: занимаешься, готовишься? Мы через 18 дней летим, ты помнишь?”
Он попросил меня что-нибудь сыграть, а я сел и не смог. Вообще ни одной ноты живой не воспроизвёл, потому что элементарно не помнил текста. Реально сел заниматься 7-го июня. Максимум, дважды посидел ночью в Малом зале консерватории, вот и всё.
Ту же Прелюдию, хорал и фугу Франка я не играл шесть лет. Третий концерт Бетховена, если удачно всё сложится, то восемь. Скажем, Английскую сюиту Баха не исполнял два года. Концерт Чайковского — год. То есть, ужасно готовился к конкурсу. Вообще не готовился.
Видеозапись — пожалуй, это самое интересное из произошедшего вначале. О том, что дедлайн первого апреля, я знал, и, как обычно, дотянул до последнего — 25 марта. Понятно было, что пять дней, но 25-го марта у меня должна была быть работа с 8:00 до 22:00. А 29-го я уехал на концерт Григория Соколова в Питер, 30-го вернулся. «Ну, – думаю, – ещё один день в запасе». В итоге понял, что мне не хватает одного дня.
В дирекцию написал. Попросил, чтобы мне разрешили прислать видеозапись позже. Слава Богу, что разрешили. Я послал «старый материал»: первый, второй, четвёртый и пятый этюды Шопена, первую часть Двадцать первой сонаты Бетховена и экспромт Чайковского из ор.72. Проблема была в том, что в условиях просили сыграть французскую музыку, а прежде я не играл её. 25-го марта сел разбирать Дебюсси. И почему-то в голове сразу вылез «Остров радости».
Я потом думаю:
“Совсем дурной, там ведь есть, что поиграть, и причем, нужно действительно сидеть, делать, потому что местами трудно”.
Тогда решил, что простая пьеска, которую смогу выучить за пять дней. И разучил. Договорился с Валерием Владимировичем Пясецким, чтобы он послушал моего Дебюсси, но не сложилось. В итоге, пошёл без него записываться.
В тот день мы выступили с трио в Питере, я сел на сапсан и в десять часов приехал в Москву. Пока ехал, позвонил знакомому, чтобы он подъехал к Малому залу и записал меня. В 22:30 мы встретились. Я — не разыгранный, в Дебюсси путаю текст, но с первого дубля всё записал. Потом сделали дополнительных три дубля, но другие были похуже. Дебюсси я отправил к шестому апреля.
С профессором, в каком-то смысле, у меня тоже печальная история произошла. Валерий Владимирович возглавил Центральную музыкальную школу, а потому мы мало занимались. И у него не было времени, и у меня его не было. Мы, к сожалению, вообще не встречались к июню. То, что прозвучало, я сделал сам.
И это чудо. Только приехав, вдруг понял: трёх часов в классе до первого утра и четырёх— до второго мне не хватит. Нужно было вспомнить всю конкурсную программу, особенно второй тур. Сыграл исключительно потому, что мне выбила класс с пианино очень хороший человек и настоящий друг из музыкального училища имени Чайковского. В прошлом году мы успешно там выступили на «Русском сезоне», и у нас сложились благоприятные отношения. Мне жутко повезло.
Помню, как, после экскурсии в «Ельцин-центре» я рванул заниматься. Ни на какое открытие, конечно же, не пошел. Повторял ор.10 Шопена. Он у меня был «сырым». Этюды я выучил к сентябрю, тогда же «обкатал» их на концерте с «Симфоническими этюдами» Шумана. В ноябре запланировал поехать на фортепианный конкурс в Хамамацу, но благополучно остался в Москве. С того самого времени ор.10 лежал мёртвым грузом. Я к нему даже не притрагивался.
Естественно, за это время все медленные этюды вышли из головы. Три дня я честно сидел в классе и подолгу занимался. В программе было заявлено ещё Рондо Моцарта, на которое я меньше обращал внимания. Очень зря, потому что, когда играл, то задумывался, что идёт дальше. Хотя, в принципе, чувствовал себя спокойно. Но за этюды переживал меньше, чем за рондо.
Олег Худяков – о сыгранных произведениях
Вся конкурсная программа давным-давно играна мной. Из нового — только этюды Шопена. Их я «обкатывал» 30-го сентября на концерте. Моцарта «обыграл» в Минске, в 2014 году. Тогда выучил его за неделю и отложил надолго.
Франка играл в ЦМШ, на зачёте в консерватории и на концерте в Ульяновске. Ещё был концерт в Сарове, где он также звучал. Этюд Капустина знаю с конкурса в Алма-Ате (он был в ноябре). Английскую сюиту играл полтора года назад. Выучил к зимней сессии на втором курсе консерватории — там нужна была крупная форма Баха.
Программу, кстати, мы обсуждали с Валерием Владимировичем. Он был против моего выбора этюдов Шопена. Всё время заявлял мне:
«У тебя нет такого пианизма, тебе не надо этого играть».
В итоге, я сам их поставил. С Моцартом всё прошло хорошо, он его одобрил. Во втором туре посоветовал мне вспомнить Франка вместо «Симфонических этюдов». Сказал, что «это моё сочинение», и оказался прав. Прелюдию, фугу и хорал мне было играть спокойнее, чем Шумана. Хотя концентрация, как выяснилось, нужна и для шопеновских этюдов. Баха я сам предложил. Валерий Владимирович не стал комментировать мой выбор.
Олег Худяков – о впечатлениях после двух туров
Самое благоприятное, что могло произойти для меня в игре, случилось. Если учесть, что я ничего не знал, не играл и всё позабыл, то вообще звучал хорошо. Второй тур конкурса я поднимал с 21-го июня. Боялся, что до меня допустят меньше людей и придётся играть 25-го числа. Надо сказать, что я лучше соображаю утром и ночью, поэтому обрадовался, ведь должен был играть первым. В восемь утра по московскому времени — вообще было замечательно. Днём я ходил бы, наверное, как сонная тетеря.
Со вторым туром, конечно, было сложнее. Во Франке были текстовые потери: видимо, не хватило концентрации. В Бахе держал в голове много линий. Когда он завершился, то думал, что отдохну в следующей Прелюдии. А там, во втором такте, взял не ту ноту на верной гармонии. Долго блуждал, но нашёл себя по дороге. Просто осадил руки, послушал, что должно быть и сориентировался. У меня никогда не бывает чисто механической работы.
Забавно так вышло. Когда Жибек репетировала в Детской филармонии, то сказала, что рояль тяжёлый. Я этого не заметил, и ещё спросил у Ромы: «Этот инструмент тяжёлый?» Он мне, в ответ: «Тебе всё равно: достаточно только положить руки, они уже сами играют».
Зал, правда, там хуже, чем в Уральской консерватории: он совершенно не приспособлен для проведения концертов классической музыки. Мало того, что вообще нет акустики, там и рояль не дает никаких ревербераций, чтобы звук хоть как-то летел в зал. Обычно рояль — постоянный партнёр и вы с ним обмениваетесь: ты ему — 10%, он тебе — 90%; ты ему — 90%, он тебе — 10%. А тут, постоянно: ты ему — 95%, а он — 5% и не собирается что-либо дальше делать. Поэтому ты даёшь посыл и за него продолжаешь, чтобы не погас звук: это было непросто, особенно в Моцарте.
В Шопене всегда нет верхов, а тут их капитально нет. Они настолько не разыграны, что, сколько пальцами не работай, вместо восходящего крещендо будет звучать нисходящее. В первом этюде смешно вышло, а второй — оказался как раз подходящим для такой акустики.
На втором туре стоял нормальный рояль. Конечно, у него были свои проблемы. Например, когда Костя Хачикян играл «Allborada del gracioso», то не было репетиций. Не потому, что их Костя играть не умеет, а потому что механика инструмента страдает.
В какой-то момент я понял, что бороться с этим инструментом не нужно. Стоит играть максимально деликатно, хотя мне не всё удалось, и я где-то пережимал звук. Плюс ко всему, забывал текст, особенно, в Капустине.
Я переживал за него, поскольку это джазовый стиль. Здесь нужно понимать, как строится музыка: почему тут такая гармоническая логика и мелодика, а не другие. Конечно, как музыкант, я какие-то вещи ловлю, но полного понимания, чтобы я не волновался ни за одну ноту, нет. Приходится играть ощущением пианизма, слышать опорные звуки и ориентироваться по гармониям. Не очень комфортно было, что там говорить, а тут ведь нужен чёткий ритм и железный пульс.
Вот, начал, играю. Где можно было сбиться, не сбился. «И замечательно», – думаю. Выхожу на последний каданс. Нормально идёт всё, а место, похожее на начало, я как-то раз и отпустил в голове. Причём, в классе, когда репетировал, сыграл так же. Счастлив, что вспомнил последний пассаж, добрался собственными ощущениями. Причём, «Арабески» до этого прошли нормально, но быстро. Когда слушал, то решил: «дурак и не понимаю, о чём играю». Сплошные воспоминания, хотя и стресс, но здорово.
Подготовила Анна Ефанова